– Зато теперь тебя удавят.

– Если поймают, – резонно возразил он.

– Я не уверена, что смогу тебя куда-то увести.

– Проводник сможет, – пожал он плечами, – если захочет, конечно. Ну даже если и удавят, все лучше, чем… чем жить без надежды.

– Чем жить?

– Да. Теперь – да. А откуда ты знаешь мою фамилию? Я назвал тебе имя, но не говорил, что я из семьи Винора.

Лена не на шутку испугалась. Мало того что вдруг разговаривать мысленно научилась, так еще и мысли читать… нет, даже не мысли, он не думал о своей фамилии. Лене показалось, что он и имя-то вспомнил с трудом, но откуда-то она точно знала, что раньше его звали Рош Винор. Шут нежно провел пальцами по ее щеке, но ничего сексуального в этом не было, и слава богу.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать три.

– «И в тридцать три распяли, но не сильно…» – пробормотала Лена. – И эльфы. И о драконах говорить не хотят. И стекло у них самый прочный материал.

– А какой у вас? – с детским любопытством спросил шут.

– Понятия не имею. Сплавы какие-нибудь.

– Так и стекло тоже сплав. Впрочем, какая разница? Ты здесь, Лена, и я тебе за это благодарен.

– Это судьба, – без восторга возвестил с порога Маркус. – Не случайно она сделала первый Шаг в это место и в это время. А теперь давайте просто поедим, я страшно голоден. А шут и подавно. В животе небось бурчит?

– Бурчит… – весело признался шут. – А ты откуда знаешь?

– Опыт, – усмехнулся Маркус. – Во-первых, перед казнью не кормят. Во-вторых, мазь залечивает раны, но вызывает зверский голод. В-третьих, на дворе ночь, а ты молодой и крепкий мужчина. Да и Делиене совсем не мешает поесть. Ты не бойся, это вкусно. Может, тебе покажется необычным, но вкусно.

Он вынимал из корзинки какие-то горшочки, сверточки, а Лена представила себе, как этот мачо, от которого так и тянет шарахнуться, идет себе по улицам с кокетливой корзиночкой, придерживая свободной рукой шпагу в убедительно потертых ножнах… Это было ужасно смешно, и в то же время хотелось плакать, потому она разозлилась на себя и ни смеяться, ни плакать не стала. А ведь разревись она, мужчины бы наверняка кинутся утешать. Это было бы приятно. И глупо. Шут легко и стремительно встал, высокий, худой, изящный, перемотанный бинтами… Мазь у них заговоренная.

Мужчины накрыли на стол, как это делают мужчины во все мирах. Наверное. Горшок посередине, три ложки, крупно порезанный хлеб, какие-то овощи, колбаса, порезанная еще крупнее, ярко-желтый сыр с белыми прожилками, кувшин, три кружки и одна тарелка – для Лены, очевидно.

– Делиена, тебе и правда нужно поесть.

Вставать не было сил, и то ли мужчины это поняли, то ли просто решили перебороть ее капризы и накормить силком, но они, переглянувшись, подхватили с двух сторон кресло и моментально перенесли его к столу. Маркус наложил в тарелку неопознаваемой еды, налил из кувшина чего-то почти черного, и вряд ли сока или чаю, и уставился Лене в глаза. Ага, без разрешения Странницы Проводники не едят. И шуты тоже. Или они будут таращиться на нее и демонстративно не есть, а животы будут бурчать, и ей станет стыдно. Вздохнув, Лена взяла кусок сыра.

Такого она не ела никогда в жизни. Может, в нем была магия, а может, просто не было химии. А ведь и в колбасе наверняка одно мясо и никакой сои с лецитином. Чистая экология и столь же незапятнанная антисанитария… впрочем, в ее почти мегаполисе в уцелевшем частном секторе так же воняло выгребными ямами и помойкой. Не в частном тоже воняло, если мусоровоз летом не приходил пару дней. А уж ароматы, сопровождавшие ее по дороге на дачу…

В тарелку капнула слезинка. Лена схватилась за кружку и сделала глоток побольше. Это вино тоже было вкусное, терпкое, даже какое-то густое. Шут одобрительно кивнул и зачерпнул ложкой из горшка.

В общем, Лена съела и неопознаваемое рагу, и пару кусков колбасы, в которой кроме мяса было много перца, и сыра, на который шут наложил травы, с виду похожей на петрушку, вкусом на укроп, а запахом на тмин, и кусище фантастически вкусного темного хлеба, и яблоко размером с дыньку-«колхозницу», и выпила все, что налил в кружку Маркус, а он не пожадничал. Мужчины смели все остальное, Лене бы еще дня на три хватило объедаться. На лице шута возникла блаженная улыбка.

– Первый раз за два дня поел, – сообщил он. – Сначала Родаг думал, оторвать мне башку или казнить, а зачем кормить того, у кого башка на честном слове держится. Потом все-таки он меня пожалел…

– Да и не принято шутам башки отрывать, – вставил Маркус, – примета дурная.

– Не принято, но ему хотелось, – кивнул шут. – Но пожалел. А приговоренного к казни и правда не кормят.

– Почему?

– Кормить положено только заключенных…

– Чтоб блевать не начал, – прозаично объяснил Маркус. – Бывает. Устала, Делиена? Может, приляжешь?

Прилечь было бы хорошо, а еще лучше посетить уединенное местечко, но спрашивать, где оно находится, было почему-то неудобно. Не вписывалось в образ Странницы. Маркус вон на нее как на богиню смотрит, а богиня в туалет просится… Маркус показал на низенькую дверцу.

– Там можно умыться, только вода холодная. Если подождешь, я согрею…

Лена умывалась холодной водой даже зимой, не для сохранения молодости кожи и даже не для закаливания, а просто потому, что это был единственный способ проснуться утром, поэтому она ждать не стала. А за дверцей обнаружился не только тазик и кувшин с водой, но и сооружение, вонявшее несмотря на плотно прикрывавшую его доску. Ну один в один туалет типа сортир у нее на даче… А сочетание специфического запашка с убийственно-сладким запахом розового (по цвету и содержимому) мыла давало потрясающий эффект. Маркус вместе с едой притащил, что ли? Было как-то сомнительно, чтоб обитатель этой хижины пользовался таким мылом. Если здесь и жил кто, то мужчина, а мыло было даже не женское – бабское. Эх, где ж привычное мыло «дав», почти лишенное запаха, мягонькое такое, приятное… впрочем, и это ничего. Мылится хорошо, но очень уж… ароматное.

Маркус торжественно предоставил ей единственную кровать в комнате. Ложе было ну совершенно не королевское и вовсе без постельного белья, так что раздеваться Лена не рискнула. Она осторожно легла, Маркус заботливо укрыл ее одеялом, пожелал выспаться, ну только что в лобик не поцеловал. Господи, во что превратится утром платье? Это не полиамид немнущийся, это вроде как шерсть, и мало того что совершенно жеваное будет, так еще и налипнет на него черт знает что и черт знает сколько, не отчистишь. Придется не шевелиться и спать по стойке смирно, и за остаток ночи все затечет так, что Маркусу с шутом придется поднимать ее вдвоем. Ладно если еще удастся заснуть, подумала Лена, проваливаясь в бездну мертвого сна.

* * *

Разбудил ее запах. Лена скосила глаза, потому что шевелиться не хотелось. Маркус колдовал над кувшином, что-то подливал, подмешивал и даже, кажется, подсыпал. Шут со страдальческим выражением лица наблюдал за ним. Маркус подумал, понюхал, добавил щепотку чего-то подозрительно зеленого и заткнул горлышко кувшина здоровенной пробкой. Шут обреченно вздохнул.

– Ладно тебе, потерпи уж, – тихонько сказал Маркус, – не хочешь же ты, чтоб это все увидела Делиена.

– Не хочу. Она не привыкла. А почему ты зовешь ее Делиена?

– Не знал? Это имя Странниц.

– Но она называет себя просто Лена.

– Мне она сказала, что ее зовут Елена. Ведь наверняка означает – светлая. Ну давай, садись.

Шут сел на табуретку, и Маркус начал сматывать с него бинты. Лицо шута превентивно кривилось – не от боли, от ее предчувствия. У Лены защипало внутри, когда Маркус убрал все бинты, однако она успела удивиться тому, что они, пропитавшись кровью, не присохли к рубцам. Грудь, живот, бока были буквально исполосованы… но такое впечатление, что не вчера, а несколько дней назад. Несерьезная магия.

Маркус осмотрел его, держась за подбородок с профессорским видом, взял со стола баночку и начал мазать рубцы. Шут еле слышно зашипел.